~Плач о Руфусе~

[Сиссней-Турк]

Название: Когда бьется сердце

Автор: Сиссней-Турк

Герои: Руфус Шин-ра, Артур Шин-ра

Сюжет: Люди не меняются, меняется их жизнь

[фортуна дает в долг под проценты]

На дисплее МРТ тонкой линией протекала ее беспомощная жизнь. Ее сердце почти не стучало, а его, наоборот, настукивало набат. В голове юного мальчика возникали вопросы о том, что могут сделать деньги, а уста взрослого человека, отвечали ему, что они могут сделать все, однако глаза юноши видели иную картину.
Ее рука чуть приподнялась. Кожа и кости, и только золотое обручальное кольцо едва держится на тонких длинных пальцах. В маленькой щелочке глаз она видела его, а он попытался перебороть себя и сжать крепко в объятиях ее холодную руку.
Женщина с роскошными русыми волосами, которые уже не излучали той благородной живой красоты, лежала на длинной кровати в стационарной палате. Пики МРТ навевали страшную тоску. Он знал, что она умрет, как впрочем, об этом знала и она, но каждое мгновение, проведенное с мамой в палате, напоминало Руфусу о тех мгновениях его сложной жизни, когда жизнь поворачивалось в легкое русло.
Она улыбнулась ему. Руфус плакал без слез. На ее синеватых обветривавшихся и сухих губах появилась теплая улыбка сыну, единственный человек, который заставил бы сердце юного Шин-ра гореть ясным огнем. Сухая пленка порвалась от улыбки и на тонких ее губах появилась толстая капля крови.
Не все можно купить деньгами. Маму ему никто не заменит, никто не купит и уже никто не вылечит, ни за какие деньги. Но Руфус слышал, как она сама ставила этот приговор себе.
Каждый день он слушал ругань из-за стены. Мама с папой спорят на повышенных тонах, снова что-то делят.
Маленькое оружие большой мести...
Она крикнула ему последнее «нет» и закрыла дверь, зайдя к сыну в комнату, а через неделю уже лежала на этой койке, а в Руфусе еще тлела надежда на то, что мама поправится. Папа ничего не говорил, он никогда ничего не говорит, но Шин-ра видел, как прекрасный цветок увядает с каждым днем.
Руфусу было сложно понять, что понималось под этим «нет», но видимо этот ответ и решил судьбу его единственного родного человека.
Его бросало в дрожь, ребенок дрожал, не потому, что в палате было холодно, а потому что в душе наступили холода. Она увидела, как глаза мальчика, глубокие, еще зеленые, в точности, повторяющие ее глаза, покрываются холодной печалью, и она сказала ему, хриплым голосом, ведь молчала три месяца:
- Не грусти. – Рука поднялась выше, прикоснувшись к нежной щечке сына.
Руфус заплакал. Слезы скатывались с его глаз, скользили по щекам, попадали на пальцы маме, а она все улыбалась, словно там впереди ее ждало будущее, что-то лучшее, новое. Но почему она покидает его? Почему сейчас? Почему она меняет его, своего сына, на лучший мир?
Она медленно отвернулась, ее рука соскользнула со щеки мальчика, упала на белые простыни, слилась с белизной кровати. Глаза ее закатились, она опустила веки в смиренном сне, прощании, отвернувшись лицом к окну.
Аппарат МРТ может быть, просто заклинило. Порядочные пики работы сердца сменились долгим протяжным звуком натягивающихся нервов внутри Руфуса, вместо резких линий на клетчатом экране появилась сплошная линия, непрерывная линия смерти, как будто тонкое лезвие, о которое он, Руфус, готов рассечь свое горло.
Белая дверь слегка открылась, бесшумно, запахло резким дорогим одеколоном отца. Руфус плакал, в один момент ему показалось, что он захлебнулся слезами, машинально падал на пол со стула, но рассудок говорил ему о том, что он просто сидит, опустив голову вниз.
- Руфус. – Позвал его строгий низкий голос Артура. Он распахнул дверь, возвышаясь в дверном проеме. – Идем.
Одно слово, которое убило Руфуса. Отец звал его, он знал, что она умрет, и, возможно, хотел, чтобы сын видел это. За что?
Руфус перевел злобный взгляд, полный слез на отца. Зубы его скрипели от детской ярости, в глазах огонь ненависти успешно разгорался в слезах, сияющие зеленые глаза потемнели, мальчик сжал руки в кулаках. Он ненавидел своего отца, только сейчас Руфус понимал, что потерял единственного в мире человека и теперь судьба вела его далеко за пределы понятий «хочу», теперь в его жизни появится новое понятие: «надо», ибо надо продолжать жить и бороться, копить в себе ярость, не отставать и не останавливаться… быть рядом с этим человеком, который позволил своему сыну видеть смерть матери.
- Идем! – Его голос повысился в тонах, он говорил с сыном, словно с солдатом.
Руфус не хотел уходить. Его сердце билось так часто, его руки тряслись, его знобило, тошнота подступала к горлу, голова кружилась, ярость, злость, обида, разочарование дурманили сознание маленького мальчика.
Но Руфус приказал себе встать. Мама всегда говорила ему о том, что нужно оставаться сильным даже в тех ситуациях, в которых сила уходит, морально держать свою планку. Но только сейчас детский ум Руфуса понял смысл этой фразы, игры закончились с последним вздохом мамы, его прежняя жизнь сорвалась с обрыва, словно ее рука с его щеки, воспоминания уходили через слезы. Стать сильным для Руфуса означало стать эгоистом.

Куда он тогда ушел? С того часа, когда он следом за тучной фигурой отца вышел из двери, прошло десять лет. Вот он сидит в кресле администратора, вице-президента, хотя нет, это иллюзия, возникла перед Руфусом. На самом деле то мгновение входа в новую жизнь – никогда не покидает его. Отец сидел за белым стеклянным столом, что-то быстро писал, царапая бумагу острым пером ручки, а Руфус стоял у окна. Они молчали, а это означало только то, что отец сейчас поставит подпись на приказе очередного убийства и начнет кричать на него, делая вид, что воспитывает.
- Ответь мне. – Звук царапания ручки сменился на звук слегка встревоженного, но раздраженного и настороженного начальника, шефа, президента, кого угодно, но не отца. – Или объясни…
Руфус закрыл глаза, а потом резко развернулся, распахнув голубой взгляд, глубокий океан мако.
- Я не обязан тебе ничего объяснять! – Властно ответил Руфус.
Все изменилось. С тех пор все изменилось. Артур Шин-ра потерял сына, но приобрел будущего властителя, принципиального, настоящего Президента компании.
Артур Шин-ра ничего не ответил, его взгляд застыл на сыне.
Светлые прямые не длинные локоны, не линейной длины, впереди длиннее, чем сзади, высокий стан, плотное тело, однако наполненное мышечной массой, совершенно взрослое лицо, в глазах ледяной океан, на губах, ничего не означающая, едва заметная улыбка. Яркие лучи солнца обнимали высокую фигуру, его белый костюм светился белизной, волосы на свету были идеально золотистыми. Так похож на свою мать.
- Что случилось, Руфус? – Спросил он, положив ручку на стол.
Руфус резко отвернулся, незаметно опустив взгляд, он стал болезненно грустным. Что случилось? Случилось не поправимое – он никогда не оправится от той потери.

Холодный ветер бил ему в затылок, светлые волосы бросало из стороны в сторону, белый плащ развивался на шквальном ветру. Он бы хотел закурить, но ветер здесь тушил всякие намеки на огонь, да и дым давно не способен его успокоить. В груди тихо стучит сердце, мысли встревают поперек горла, как и наступающая горечь. Грусть тронула черты его лица, задумчивость, одиночество.
Слегка моросил дождик, на Мидгар тонкой шалью опустилась ночь. С той высоты, с которой он взирал на свои владения, он видел далекие мако-реакторы, там поднималась голубая дымка жизни. И его жизни, и жизни других людей.
Ему не было холодно, хотя, по сути, на такой высоте и с таким ветром и холодно, и страшно, однако ничего не брало Руфуса, ничего не заставляло его страдать, кроме как горе, испытанное так давно, что он должен был уже про него забыть, но про такое не забывают. Не забывают и о том, что сделали люди давным-давно, нужно уметь прощать. Руфус умел, но не хотел этого делать.
Нельзя запятнать свою репутацию элементарными человеческими чувствами. Нет, не потому, что Руфус не человек, а потому, что он особенный из рода человеческого. Маска эгоиста так часто стала срываться. Чем старше Шин-ра становился, тем чаще он думал все бросить, стать обычным человеком и уехать туда, где будут править бал другие люди. Но его учили, что никогда и, ни при каких обстоятельствах нельзя сходить с той тропы, которую выбрал или, которая была дарована судьбой.
Меняет не слабо. Все меняет.
Ему бы хотелось кричать куда-то вдаль, чтобы это услышал весь Мидгар, но он не может себе этого позволить. Под маской строгого и сурового человека, Руфус скрывает то, что никогда не раскроет окружающим, то, что даже не признает для самого себя. Это говорит о его силе духа, или, наоборот, о неизбежности отчаяния, вызванное психической слабостью? Почему сны, где она умирает, единственная женщина, которую он по-настоящему любил, становится все ярче с каждой новой ночью? Почему ему снится ее смерть, а не жизнь? Почему в том сне он все еще тот девятилетний мальчишка. Это было так давно, что пора бы об этом забыть. Он забывал всегда, неизбежно одно горе в его жизни замещало другое, и только это горе не уходит, гвоздями приковано к стенкам души.
И оторвать его нельзя. Отец отверг то воспоминание и даже тогда, однажды, он не поминал маму. Может быть, не любил больше, может быть не хотел вспоминать. Но Руфус выбрасывал из головы отца, потому, что тот был мертв, а маму… не мог выбросить из души, потому, что она жива в сердце. Однажды его память закроет дверцы, он уверен, но не в этот холодный осенний вечер.
Людям всегда хочется грустить, хочется испытывать боль. Не потому, что они хотят быть жертвами, а потому, что они всего лишь живы, пока в их жизни есть боль, потому, что счастья нет и близко.

- Я прошу относиться ко мне, как к твоему отцу, а не так, как ты относишься ко мне в данную минуту! – Он стукнул кулаком по столу.
Сердце Руфуса даже не екнуло. Он стоял в дверях, не то, чтобы он не решался идти дальше, просто какая-то сила не давала ему пройти, между ним и этим человеком, называющим себя его отцом, выросла стена. Руфус не хотел ругаться с ним, но не хотел и мириться. Столько долгих лет прошло, прежде чем младший Шин-ра стал сильным человеком, сильным характером, не прошибаемым, стойким, идущим по головам, столько сил было затрачено на то, чтобы удержать эту жизненно важную ненависть к отцу и столько воли, чтобы решиться на крайние меры.
Но Руфус молчал. Ни говорить ничего – значит уважить его, сказать – значит оскорбить, но молчать, когда от тебя просят ответа – проявить не уважение. Руфус не уважал своего отца.
- Почему ты молчишь, мальчишка!? – Крикнул, вскочив со стула, навис над столом, как тучный призрак, грозный.
Смуглая кожа лица Артура Шин-ры превращалась в огненно красную. Злость блестела в его узких глазах. А Руфус позволил себе всего лишь улыбнуться. Все это так банально, все глупо. Кричать на него – еще один способ заставить Руфуса признаться себе в том, что отец его не заслуживает ни этой власти, ни этих денег, ни этой компании, ни своего сына.
«Дай другому прокричаться, кивай ему и соглашайся, как бы это не задевало тебя, а потом начинай психологическую атаку, в состоянии выпущенного гнева человек уязвим, он поддается внушению» - Руфус проговорил это снова. Если бы не те книги по психологии, которые он прочел, он бы был похож на своего отца, в руках которого все шибко зыблемо.
- Да. – Кивнул Руфус с холодом внутри, а на лице появились лживые эмоции сожаления, однако маски отвердели, они перестали быть глиной, они не позли по швам.
Плечи Артура Шин-ра едва заметно опустились, совсем незаметный выдох Руфус уловил четко. Психология, жесты, мимика… все для того, чтобы понять этого человека, все книги и обучение, чтобы не стать глупцом, как этот человек.
- Почему ты ведешь себя так? – Спросил он, жара в голосе уже не было, но одно лишнее движение и он снова взорвется.
Это был бы тупик, ведь Руфус не умел лгать… но тогда… в прошлом… когда ему было девять лет.
- Как? – Переспросил Руфус, отходя к окну главного кабинета человека, владеющего всей Планетой. Однажды он посмотрит в это окно, будучи уже полноправным владельцем всего.
- Эгоист! – Стук кулака по столу опрокинул маленькую вазу с цветами, упали какие-то рамки, подставка для ручек, почти все, что могло упасть, попадало. Но только не самоуверенность Руфуса.
Артур думает, что он, Руфус виноват, но никто кроме старшего Шин-ра, ни виноват во всем. Он думает приткнуть его к стене, сделать больно, очередной раз, заставить задуматься над чем-то, в общем-то, пустым, но все это обманный маневр. Руфус пришел сюда, чтобы еще раз пошатнуть больное самомнение отца, еще раз ударить по сердцу, незаметно, хитро, ловко, как ассасин, сделать больно ради какой-то цели, словно это был не он.
- Не любишь никого кроме себя и своих денег! Не ценишь даже своих сотрудников, не ценишь ни их личности, ни их жизни!
Что страшнее: не любить своих сотрудников и не ценить их жизни, которых он и знать не знает, или не оплакивать смерть жены, не поминать женщину, родившую его сына, приводить домой «дорогих» женщин, пока сын спит?
- Я хочу, чтобы ты понял! – Снова повторял Артур. – Ты – мой сын!
Грустная улыбка коснулась губ Руфуса Шин-ра.

Он не был никогда его сыном, хотя некогда называл его отцом. Ни одна слеза не сползет с его щек ни сегодня, ни завтра, ни через год. Только мурашки будут ползти по телу в напоминание о том, кем он был и как он жил, и главное – что он сделал. Мама бы сказала, что Руфус сделал ошибку, но даже сейчас, стоя на этой высотке при этом ветре, Шин-ра понимал, насколько сильно он во всем ошибся. Однажды всем надоедает быть жестокими и холодными, иногда хочется куда-то убежать, иногда просыпается совесть. И он, правда, сожалеет о том, что так все вышло, и он правда сожалеет, что не ответил тогда ему.

- Ты не смеешь просить меня даже о капле моего уважения! – Он кричал, потому, что больше не было смысла молчать, он махал руками в знак своего сильного раздражения. – Ты не сделал мне ни единого добра в жизни! – С долей разочарования выкрикнул Руфус, рукой отправляя, капну золотых волос назад. – Ты только упрекал, ты только делал больно и ты конечно же не чувствуешь своей вины!
Артур ничего не говорил, он просто не успевал за ходом мысли Руфуса. Тот лишь в гневе стал вытаскивать что-то из дальнего кармана, это оказался темный кожаный, дорогой бумажник, а оттуда вылетел не хилый десяток бумажного счастья.
- Мне этого не нужно от тебя! – Он бросил кошелек в отца, словно это была перчатка на дуэли. – Мне ты не нужен. – Он не орал, но его слова стали проникновеннее, слышалась смиренная и пугающая ярость, которой не должно быть, ведь это его сын.
- Руфус… - Попытался что-то сказать Артур, но Руфус резко отвернулся.
С его глаз поползли слезы, ярость приносила больше боли, чем всегда, ярость приносила разочарование в самом себе. Руфус говорил себе, что нужно остановиться, но он не мог этого сделать, нечто, растущее долгие годы, внутри вырывалось наружу. Он монстр.
- Это ты сделал меня эгоистом, это ты сделал меня монстром и как ты смеешь называть меня после этого сыном или хотя бы по имени! – Горячо выговаривал Руфус Шин-ра, сжимая руки в кулаках. – С меня хватит боли! – Он резко повернулся, показывая слезы своему отцу, но, не видя ничего на лице последнего.
- Я не хотел причинять…
- Но ты делал это! Каждую минуту, проведенную в компании с тобой, я ненавижу! – Он бил не по сердцу Артура, а по-своему сердцу, сам себе сейчас делал больно и восполнял ненавистью ко всему и всем, и не понимал, что сходит с ума, подобно всем, кто испытывает подобное чувство.
А слезы щекотали его щеки, проходя по переносице, соленые на вкус сливались на губах, ресницы уже смочены, веки тяжелеют.
- С самого детства, когда умерла мать, я тебя ненавижу, за то, что дал ей умереть, за то, что заставил своего малолетнего сына видеть, как она умирает! Ты не человек! – Руфус быстро смахнул, лениво ползущие, слезы, такие тяжелые и холодные.

Он бы не хотел больше никогда этого не вспоминать. Ни смерти своей матери, ни смерти своего отца внутри себя, ни той сильной ненависти, уже покрытой толстым слоем льда. Ни хотел бы вообще относиться к этому, быть частью этого, но так все сделал он сам, еще всем глупый, совсем не знающий и не думающий ни о чем и ни о ком, кроме себя.
В тот вечер, когда его мать сказала «нет», она говорила об облучении мако, что могло спасти ее от неизбежной смерти рака мозга, но она не согласилась и приняла свою смерть. Руфусу никогда не понять этого, но он, вопреки себе, не держит на нее зла за то, что не хотела становиться частью этого проклятого мира. В любом случае, она не хотела бы, чтобы Руфус тоже стал, но он уже облучен, он стал еще дальше от нее и тех желаний, которые она испытывала, которые хотела воплотить в сыне.
Неприятно признавать, но Руфус был и остается эгоистом, который никогда не перестанет им быть, но даже эгоистам, жестоким и холодным людям становится плохо от своих поступков. Но почему-то Руфус спит ночами… Судьба? Никак ее не повернуть, никак не сделать все иначе ни сегодня, ни завтра, а жизнь наша – это ступени, которые приводят нас к определенному выводу. Было бы глупо Руфусу думать о том, что меняться никогда не поздно, потому, что есть обстоятельства меняющие человека, как в плохую, так и в хорошую сторону. Может быть, когда-нибудь Руфус будет стоять здесь, а его будет греть солнце, когда-нибудь он потреплет за голову своего сына или будет на руках держать дочь, целовать любимую женщину и спать спокойно, но не этой ночью и может быть, ни в этой жизни.

«Кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживался у власти»

Макиавелли

@настроение: Я холерик, а жизнь моя говно

@темы: Фин-фики, Руфус Шин-ра

Comments

[Лисовский.]

Охрененно. Меня аж пробрало.

[Сиссней-Турк]

Charlie~
Спасибо дорогая... ^^ Ты мне льстишь... *смущенно*

[Лисовский.]

За правду не благодарят. Ее принимают во внимание и продолжают в том же духе х))

[Сиссней-Турк]

Charlie~
xDDD продолжай-продолжай и я буду Динчем йопт блин... Х.х

[Лисовский.]

Тебе не грозит

[Сиссней-Турк]

Charlie~
xDD Обещаешь???

[Лисовский.]

Да **

[EliNook]

Блин, я снова расплакалась. И так тяжело на душе стало.