Как-то получилось не так, как я ожидала, но что есть... надоело писать о чувствах и эмоциях, тем более грустных и угнетающих, здесь Сеф самый обычный человек, спасший жизнь другому человеку... короче судите сами, что хотела, я написала.
Название: Неважные вещи
Автор: Сиссней-Турк
Герои: Сефирот, случайная женщина, случайный ребенок
Сюжет: Мы все когда-то были обычными людьми, которыми руководили поступки, призванные сердцем, а не помыслами.
Автор: Сиссней-Турк
Герои: Сефирот, случайная женщина, случайный ребенок
Сюжет: Мы все когда-то были обычными людьми, которыми руководили поступки, призванные сердцем, а не помыслами.
читать дальше
Он ходил по этой дорожке каждый день, только по выходным старался обходить ее, если на то была нужда. Это была маленькая аллейка в центральном парке верхних уровней Мидгара. По всему периметру асфальтированных дорог шли продолговатые клумбы щебенки, из которых прорастали красивые пушистые деревья. Где-то виднелся газон, где-то, когда-то шумели фонтаны. Но сейчас все затихло. Народу в парке поубавилось, почти никто не встречался ему на пути, а он шел, опустив взгляд.
Единственное красивое место в Мидгаре, по истине красивое. Прекрасно посаженные цветы летом радовали глаз, деревья едва пропускали солнечный свет. В этом парке всегда было уютно. Деревянные лавочки, всегда чисто, широкие аллеи, разных величин фонтаны. Но Сефирот выбирал только одну дорожку, по которой ходил. Раньше она казалась ему мучительно длинной, иногда приходилось по ней бежать, а теперь он мирно проходит ее, удивляясь тому, как быстро сделал это.
Сегодня он никуда не торопился, сегодня был выходной день, выходной в прямом смысле этого слова. Никаких засаживаний за делами, никаких тупых собраний в компании своих двух лучший друзей, а просто день в одиночестве.
Осень, впрочем, всегда оставалась любимым временем года Сефирота. Листья с деревьев опадали под ноги, желтые, светящиеся на тусклом и холодном солнце, как настоящее золото. Живая трава на газонах парка поредела, люди тоже перестали ходить здесь, наступали холода. Собиралась гроза на горизонте, небо затягивало темными тучами, а там, куда солнце еще просачивало свой свет, он казался оранжевым, рыжим, ржавым, что придавало осени ее обычную и привычную всем, атмосферу.
Сегодня Сефирот не был таким, каким его все привыкли видеть и если бы даже его таким увидели здесь знакомые, наверняка, не узнали. На нем были обычные светлые джинсы, уже испачканные у низа, темные легкие кроссовки, однако, выглядящие массивными на его ногах, темная осенняя ветровка без капюшона, под ней светлая водолазка, с длинным и отвисшим горлом. Волосы забраны в потрепанный, но довольно ухоженный, хвостик, несколько прядей, однако, выпадали вперед на грудь. Руки Сефирота бережно запрятаны в карманы. Без привычного Масамунэ этот великий воин казался самым обычным жителем Мидгара, гуляющим в одиночестве по популярному парку.
Но он не разглядывал осеннюю красоту, не смотрел на редких людей, он игнорировал все и шел, полностью погруженный в собственные размышления. На лице грустная улыбка от воспоминаний, глаза едва дрожат, как и от холодного ветра иногда содрогается тело.
Что-то заоблачно неважное было у него в голове: самые обычные воспоминания из самой обычной жизни. Кажется, что это что-то сверхъестественное, верно? Для Сефирота, которого мы знаем, это неприемлемо, но ведь еще никто даже не догадывается о том, что этот человек любит ходить по парку и думать о неважных вещах. Сефирот полон загадок, на которые даже он не может сказать правильный ответ.
Поэтому он ходит здесь, чтобы лишний раз разобрать бардак в своей голове. Но здесь он не разбирает хлам по типу службы, дружбы или своего прошлого. Каждый раз, проходя здесь, почти у самого выхода он поднимает серые глаза, в которых едва заметно блестит грусть и печаль, глубокое сожаление, идущее прямо из души, боль, которая одолевает сильную личность Сефирота.
Однако, это воспоминание почему-то заставляет его улыбнуться, хотя оно не совсем веселого содержания. В его голове только смерть, его она окружает, как и всех работников корпорации, как и любого Солдата, Турка, кого угодно.
Прямо около выхода Сефирот остановился. В затылок бил холодный осенний ветер, несущий с собой капельки, едва заметного, дождя. Солдат тяжело вздохнул…
Нет ни завтрашнего дня. Ни вчерашнего. Все сплошное настоящее.
Он долго и упорно искал то место в длинном, уже отстроенном, здании, но ему незачем это было делать, глаза сами находили цель – приметный желтый балкон на третьем этаже. Сефирот нашел его глазами, тут же потупив взгляд. Сердце его сильно екнуло, он снова улыбнулся, потопав дальше к выходу, а потом повернул на второй круг, идя вдоль высокой резной изгороди. За ней шумел Мидгар, ездили машины, ходили люди.
Сефироту казалось, что этот парк – отдельный мир, мир его переживаний и мыслей. Он сбился со счету, какой раз идет этот круг, какой раз встает у того самого места и думает о тех самым неважных вещах.
Но только об этих вещах Сефирот может думать здесь и он рад, что только о них и, ни о чем другом.
Дорогу вдоль изгороди не подметали, здесь всегда лежали желтые листья, по которым шел молодой человек с серебряными волосами. Он с опущенными глазами рассматривал листики, его глаза бегали по ним.
Она слегка покачивала коляску, малышка уже приятно сопела, ее не тревожил даже холодный осенний ветер, а вот женщина с яркой внешностью молодой девушки, снова поправила ворот светлого короткого пальто. Ее не короткие волосы ворочало туда-сюда, ветер никак не мог определить свое направление, но она любила гулять здесь, именно в этот день, ведь другого такого выходного у нее не было, когда она могла бы погулять со своим ребенком. Однако этот парк был близко к ее дому, и она шла только сюда. Деревья, трава, цветы, все напоминало ей о жизни в этом мертвом городе…
Она шла навстречу к этому молодому человеку с серебряными волосами. Даже на тусклом свету они светились холодным огнем. Он выглядел совсем обычным человеком, совсем обычным мужчиной, весьма привлекательной внешности. Он завлекал к себе своим задумчивым видом, так и хотелось спросить у него, что же его тревожит. Женщина двигалась медленно, пытаясь не поднимать глаз на мужчину, но у нее было такое чувство, словно она знала его, однако она всего лишь видела его здесь всегда, когда гуляла. Именно на этой тропинке. Иногда в этом месте, иногда чуть дальше от входа, но неизбежно она встречалась с ним взглядом, а там… каким бы хорошим психологом она не была, она до сих пор не могла понять, что было в этом взгляде… серо-голубых прозрачных, глубоких и холодных глаз.
Он шел, понимая, что навстречу идет та самая женщина, которой были забиты его мысли. Нет. Он не любил ее, он не симпатизировал ей, однако ее внешность была очень красива. Не длинные русые волосы с прямым каре, карие Вутайские глаза, да, она Вутайка. Она внимательно наблюдала за ним, что-то тихо шепча в коляску своему ребенку. Сефирот снова улыбнулся… ребенок… с яркими зелеными глазами… глазами в которых не было страха в тот миг, когда он заглянул в них. Сердце его снова екнуло…
Она пела ей колыбельную. Девочка начинала просыпаться, вороча маленький носик, но она не плакала, просто смотрела по сторонам, но кроме коляски и мамы ничего не видела. Она уже стала довольно большой, смышленой… Милый ангел, ради которой она бы отдала жизнь.
Нет ни завтрашнего дня. Ни вчерашнего. Все сплошное настоящее.
Она призакрыла глаза, тяжело вздохнув, тяжесть все еще давила на плечи. Она чуть не заплакала, потому, что-то воспоминание все еще вызывало у нее острую боль в груди, в сердце, с которой ей нельзя было справиться. Почему она вспоминает это постоянно, самой было неизвестно, может быть, чтобы просто не забывать обо всем, снова и снова напоминать себе, что ей есть ради чего жить…
Ей, как и тогда, в нос ударил резкий запах пепла. Она, задыхаясь, свалилась с кровати, закрывала рот и нос рукой, не понимая, только что придя в себя ото сна. Она была полностью в состоянии фрустрации, ища что-то глазами, но все пространство было заполнено удушливым белым и черным дымом. Она стала задыхаться, но по полу она ползла в другую комнату, руками роняя все, что встречалось ей на пути. Она прокляла себя за то, что купила такую большую квартиру и уставила всякой ерундой. Девушка терялась, из глаз хлынули слезы, она стонала, потому, что понимала, что ничего не может сделать, но стремилась куда-то, хотя перед глазами все стало плыть, а сознание медленно отпускать ее… удивительно, она все еще находила в себе силы, потому, что у нее была мотивация – спастись.
Он приближался к ней, они были почти рядом, как и всегда, почти каждую неделю, на протяжении целого года. Не зная ни ее имени, ни фамилии, ничего о ней, он ждал здесь только ее, напоминая себе только о ней и о том, что было в той коляске.
Через панику в душе, что сдавливала и мысли и тело, она ворвалась в закрытую комнату. Откуда взялись у нее силы подняться, однако она поднялась, схватив из деревянной люльки свое новорожденное сокровище. За окном завизжали сирены. Они были надеждой, внутренний голос кричал ей: «спаси!», однако не саму себя, нет, только свою маленькую дочь. Она выскочила в просторную комнату, задыхаясь от дыма, ребенок кричала, визжала, начинала тоже задыхаться, но девушка отчаянно прижимала ребенка к груди, в которой едва билось ее сердце. Она стала что-то кричать, но кому, сама не знала, закрывала личико ребенка белой простыней, но та начинала кричать еще сильнее. Девушка тщетно пыталась открыть дверь балкона, она билась в судорогах от мысли о том, что заперта здесь со своим маленьким чудом, но в любом случае и при любых обстоятельствах она спасет смысл своей жизни. Она билась, как птица в клетке, крик ее души слышала только младенец. Однако она с силой дернула снова и дверь поддалась. Замок щелкнул, что-то внутри отломилось, и она раскрыла дверь. Гарь, дым, все, что сочилось через стены в ее квартиру, вырвалось на свежий воздух, вместе с ней. Холод ударил ее по щекам, осенний холодный ветер. Глаза ослепляли огни вертолетов, пожарные машины пытались сделать хотя бы что-то. Вокруг горело пять квартир на разных уровнях, одна из этих квартир была по соседству с ней. Она стиснула малышку в объятиях пытаясь перекричать вой сирен и крики жителей, которые, как и она, просили помощи, но помощь не торопилась к ним.
«Умоляю!» - Она плакала, она сорвала голос и теперь ее точно никто не услышит, а огонь из соседнего окна уже подбирался к ее балкону, она в ужасе забила по перилам балкона.
Он бежал, как никогда, не выпуская из рук родной Масамунэ. После работы он уже спокойно был за спиной в ножнах, но Сефирот обнажил его. Уставший он просто шел домой, как услышал оглушительный звук взрыва, а потом восьмиэтажный жилой дом охватил белый и черным дым… Он поспешил туда, где собралась толпа народу.
Она держалась за человека в красной форме. Это была ее последняя надежда. Она не отдала кричащего младенца, все еще судорожно прижимая к себе, думая, что никогда больше не сможет разомкнуть эти крепкие объятия. Она, кажется, уже не дышала, ей не было холодно, голова кружилась от высоты, с которой ее снимали по пожарной лестнице. Но внезапно прогремел взрыв. Такой оглушительный и сильный, что она потеряла ориентацию, схватившись за какой-то поручень лестницы, и почувствовала, как они стали падать в сторону. Она закричала, но ее голос был сорван, малышка закричала еще сильнее, заплакала и этот плачь – единственное, что заставило девушку снова придти в себя. Лестница упала на дом, однако еще стояла под наклоном. Девушка снова потеряла зрение из-за дыма, охватившего все пространство, весь дом. Она стала быстро перебираться на бордюр какого-то балкона, затаив дыхание. Прикинув, она поняла, что находится на третьем этаже. Не было выхода. Пожарный, что пытался снять ее, висел между прутьями подъемника уже мертвый.
Все в то мгновение потеряло смысл. Сефирот в ужасе кинулся вперед, ведомый каким-то необыкновенным, испытанным впервые, чувством. На бордюре третьего этажа, в ужасе, стояла молодая женщина, прижимающая к себе объект в белой простыни. Она просто держалась из-за всех сил, закрыв глаза, кого-то умоляла, кого-то звала, но ее голоса не было слышно, только заметное шевеление разбитых губ.
Прогремел еще один взрыв. Источник не был известен, но Сефирота с силой толкнуло вперед, он упал на землю, тут же поднявшись, однако он увидел, как нога женщины дрогнула, скользнула по скользкому бордюру и она повисла на одной руке, держась за цветочную клубню на балконе. Сверток еще секунд пять шатался в ее неуверенных объятиях, пока не соскользнул с ее груди. Женщина истерически закричала. Время для Сефирота остановилось.
Он до сих пор слышит тот крик. Он слышит его, проходя по этой улице, по этому парку, он вспоминает это с улыбкой, понимая, что тогда он не допустил смерти… смерти маленького человека. Тот крик отчаяния вызывал на его теле мелкую дрожь, его снова передернуло. Он помнил, как вскочил с места, как вся его сила в теле рвалась вперед. Он выставил руки вперед, он не видел, куда летит сверток, он даже не думал о том, что может быть там, он просто снова упал на грудь, разодрав об мелкие осколки кожу и груди, и лица. Однако его сильные руки были подняты довольно высоко, он почувствовал, как что-то хрустнуло в локтях, как стало больно, тоже помнил и помнил чувство, когда стекло впивается в нежную кожу лица и застревает там. И впервые Сефирот понял, что это значит, не думая делать, что велит сердце…
Весь порезанный и в грязи он уже не чувствовал боли. Он просто держал на руках молчаливый комок жизни. Личико ребенка было истинно девочки. Она что-то невнятно сопела, открывая ротик, мотая маленькими ручками, водя ярко-зелеными глазками по сторонам и внимательно всматриваясь в окровавленное лицо своего спасителя… вряд ли она будет это помнить, вряд ли будет помнить это ее мать, но это точно будет помнить Сефирот.
Девушка сорвалась в тот же миг, когда упала ее чадо. Еще секунда и женщина потеряла сознание, не успев посмотреть, что случилось с ребенком. Через две минуты ее уже погружали в машину скорой помощи.
Сефирот бережно передал ребенка врачу, смотря в глаза девочке, и даже не замечал, как сам по-детски улыбается. Дети… дети… такие прекрасные, красивые, наивные и беззащитные…
Ее сердце сильно застучало, когда он был совсем близко. Она подняла на него зеленые глаза, такие же, в точности, как и глаза маленькой девочки. Секунды превратились в часы, нет, в вечность. Она каждый день вспоминает ту боль от падения, она помнит вкус гари, она помнит панику, страх, крик отчаяния и фигуру летящего смысла жизни…
Сефирос тоже поднял на нее свой взгляд холодных глаз… еще раз посмотреть в глаза этой женщины все равно, что взглянуть в глаза того ребенка… он бы хотел знать, как зовут эту девочку, он бы хотел знать, как зовут эту женщину, но это не было так важно. Сефирот называл ее: «герой», а ее ребенка: «смысл жизни».
Впервые за все время его долгой жизни Сефирот знал, кто был для него героем – женщина, которая пыталась спасти своего ребенка любыми способами, женщина, которая не теряла рассудка, хотя и была напугана, женщина, которая не сдалась и не обрекла девочку на смерть…
А смыслом его жизни была эта девочка. Все это такие неважные вещи, делающие его жизнь наполненной истинным смыслом, потому что мысли о том, что ты спас жизнь маленькому человеку и подарил ему еще один шанс, вместо того, чтобы отобрать его, согревали даже в холодный осенний ветер.
Он не обернулся вслед и не увидел, что она проводила его взглядом.
Он закрыл свои глаза и видел только одно – улыбка на детском лице, зеленый свет… зеленый теплый свет, горящий для него, как звезда в кроваво-красном полумраке бездонной души.
Неважные вещи.
Неважные люди.
«Если кто-то спасает тебе жизнь, он будет любить тебя вечно»
Чак Паланик
Чак Паланик